Дед снова рассказал две истории. А мне лишь осталось передать их вам, уважаемые читатели. Истории эти перекликаются между собой. Но название подобрать удалось только к одной из них…. Ну, думаю, то, что показалось невозможным мне, получится у вас.
Итак, история первая
… Сергей Алексеевич, а в кают-компании просто Серёга Чуграй, наш старший помощник капитана задумчиво изрёк: «Ребята, это очень плохо, что он показывает очень хорошо. Лучше было бы, если бы он показывал плохо, но долго».
После того, как мы с Генкой Тимошеевым отремонтировали радиолокатор, пророчество Чуграя сбылось через двое суток бешеной тряски во льдах. Локатор забастовал намертво: грохнулся редуктор привода антенны, а такую ремонтную работу можно выполнить только в стоянку. А дело у нас было совсем швах. На «Капитане Кощавке» воду уже выдавали стаканами. Решено было отправиться на поиски пресной воды, но очень боялись радиации. А всё потому, что недавно над Новой Землей что-то слишком громко шумнуло. И после этого мы уже один раз, панически падая и матюгаясь, неслись прочь от изумрудного прекрасного пресного озерка, заставившего наши радиометры петь, а их стрелки плясать на последнем диапазоне.
Угроза зимовки между островами архипелага Норденшельда становилась вполне реальной. Самый мощный, из находящихся рядом снами, ледокол «Мурманск» забрался в пролив Вилькицкого и там застрял. Четвёртые сутки работает самым полным и ни с места, а результат – от одного из гребных винтов осталась только ступица, и сейчас он жалобно канючит у руководителя ледовых операций хотя бы тонну аммонала. «Киев», чуть меньше мощности, идёт ему на выручку со скоростью четыре мили за сутки. И, если и он застрянет – наша песенка будет петься до самого лета следующего года.
А стоим мы в заливе Бирюли, так как нас вместе с плавучей электростанцией «Северное сияние» оторвало от буксировавшего нас «Мурманска», и запрессовало в заливе десятимильной перемычкой многолетнего льда вперемешку с торосами. И выбраться самостоятельно мы даже не пытаемся. Теплоход «Благовещенск», шедший за нами, льды протащили по каменистому берегу метров 300, сдвинуло машину и, затем, вместе с огромным ледяным торосистым полем выбросило в залив по соседству с нами.
Наши водолазы, чинившие на «Благовещенске» дырки, изрядно взяли на грудь фирменного ликера «Бирюли» (самогон из тормозной жидкости в смеси с забродившим малиновым соком), и потому старшина водолазов Колька Хватко решил непременно проверить, все ли наши женщины блюдут себя, как положено поморкам. Ведь рядом стояли еще два парохода, не дай боже уведут наших сабинянок!
Женская каюта отреагировала выстрелом прямо Кольке в морду здоровенной половой тряпкой, которая по конфузливой случайности оказалась бывшими рейтузами нашей 90-килограммовой буфетчицы Люды. Проходивший мимо моторист Гриша Перов немедля вытер о Людино хозяйство промасленные подошвы своих «говнодавов», вызвав своим поступком прямо-таки сверх джентльменское возмущение Хватко. Отвоевав интимную часть женского туалета, Колька попытался вручить его владелице, а та вконец озверела и взмахнула своей очень даже не женской дланью….
На другой день старшина водолазов объяснял доктору, что фингал он поймал при исполнении своих героических водолазных обязанностей, и тот просто обязан компенсировать ему производственную травму хотя бы двумястами граммами спирта.
Каждое утро, после завтрака из иллюминаторов высовываются дула мелкокалиберных винтовок, на лёд бросается какой-нибудь предмет и, затем, загоняется пулями до едва различимой точки. Побеждают, как правило, радисты. Выпросили у доктора пакет бутылочек с бриллиантовой зеленью и, теперь лёд вокруг спасателя ядовито-зелёный. Вертолётчики с командированными из арктического НИИ гляциологами едва тревогу не подняли.
Техническую литературу совершенно невозможно читать, кроме необходимых инструкций. Последний раз в самолёте Ленинград-Мурманск прочел введение в какую-то книгу, и с тех пор желание заглянуть в книгу вообще надёжно похоронено под надгробным камнем в виде «дубль-пусто» и «своего от борта в угол». Лениво шевелится сознание необходимости подкормить это захиревшее чувство опасностью близкой расправы и дать волю не желающему появляться разнузданному буйству дикой тяги к занятиям старого волка-заочника. Сегодня в кают-компании пытался налить суп в десертную тарелку, еще месяц – и будем руками лезть в раздаточную ёмкость, разумеется, если будет зачем….
На флоте уже есть опыт поедания кожаной рабочей обуви матросов. Успокаивает тот факт, что голодать будем с полными карманами денег. Место для хоккейной площадки уже выбрано. Четвёртого октября облазили несколько островов…. Не поддаётся объяснению, почему озёра на них оказались солёные. Впрочем, в Арктике многое не поддаётся объяснению….
Доктор решительно обнаглел. После выхода из Мурманска, узнав, что я когда-то, лет 10 назад надевал боксёрские перчатки, пристал, как банный лист к заднице – «давай поработаем». А поскольку «колотушки» у доктора, как пол моей головы, я быстренько откровенно смылся. А вот после выхода в Баренцево море, когда нас стало славненько трепать, я пришел в каюту к доктору и решительно сказал: «Давай». Доктор, с трудом сплюнув зелёную слюну через губу, прохрипел: «Ня могу». Сейчас опять обнаглел и пристает. Я попытался было защитить свое достоинство, но получил такой нокдаун, что бедный мой нос, уже дважды свернутый раннее, был серьёзно потревожен еще раз.
Десятого октября «Мурманск» с полутора винтами вместо трёх, используя аммонал, добрался до залива Бирюли. Когда он показался, мы ползали среди торосов и пригоршнями собирали на льду гречку со снегом пополам – летчики не рассчитали и сбросили 2 мешка гречки прямо в торосы. «Мурманск» долго по УКВ-станции препирался с летающим на борту ИЛА главным конструктором «Северного сияния». Конструктор умолял либо утопить его детище сразу, либо быстрее тащить через пролив Вилькицкого в Колыму.
Электростанция имела толщину корпуса четыре миллиметра и была приспособлена для работы только в пресной воде. Ледокол взял на буксир «Северное сияние», за неё зацепился «Капитан Афанасьев». Дали «полный». При первом же сжатии льда «Капитан» оторвался, а из танкеров электростанции брызнула на лёд солярка. Станция начала расползаться буквально на глазах, как газетный кораблик. У капитана «Мурманска» Мляшко выбора было два: полный вперёд на Диксон, либо потопить её в проливе Матиссена. Выбрали Диксон.
Водолазы ползают несколько дней под станцией, проводят диагностирование состояния корпуса. Заключение: ремонтировать немедленно! Добровольцы вызвались сами. Необходимо было спуститься в междудонное пространство (станция имела двойное дно) и, задраившись там наглухо по пояс в ледяной воде, накладывать на дыры и щели в корпусе бетонные ящики. В это же время четыре мощных компрессора в междудонное пространство закачивали воздух, чтобы хотя бы уменьшить поступление воды. Полусогнувшись (высота160 см), то радуясь, когда вода, казалось, убывает, то отчаиваясь, когда прибывала, двое суток мы работали в междудонной коробке. От давления грохотало в голове, у двоих кровь капала из ушей. Спирт и галеты — завтрак, ужин и обед. Через двое суток, измазанные в бетоне и крови, полу оглохшие, с флюсами, все как один с температурой под 40, мы появились на палубе «Сияния»….
Министр вручил ордена и пообещал премию величиной равную годовому заработку.
Ремонт!
Ремонт! О ремонте с астматическим хрипом галдят дизеля, лениво заставляя шлындать винты последние мили до судоремонтного завода. Ремонт…. Тоскуют, забывшие в Арктике алфавит, заочники. Если старпом чешет полысевшую голову, слегка смахивающую на нежное девичье колено, и его еле видно из-за «Арарата» ремонтных заявок, ремонт, точно!
Отхрюкал последний оборот винт, проскрипел последний раз полуразрушенный редуктор локатора, матюгнулся во время последней швартовки капитан и, наконец, в последний раз можно увидеть всех трезвых матросов.
Спасатель лениво ткнулся в ободранный причал судоремонтного и как-то безнадёжно-обиженно умолк. Всё, привязались надолго! Электрики присасываются шлангами к заводскому электровымени. Теперь весь ремонт трудно будет понять, где постоянный, где переменный ток. Конечно, к концу ремонта всё выяснится, но некоторые потери всё же будут: кто сожжёт приёмник, кто магнитофон….
Первые несколько дней пароход корчится в агонии от ремонтного энтузиазма: разбирается всё, что только поддаётся разборке. Шкрябки рвут старую краску, срывают резьбы ключи, подрывается прогнившая палуба, неистовствуют сварка, резка и сверловка. А когда пароход становится похожим на объект, подвергшийся нападению с применением всех средств ведения современной войны, всё неожиданно затихает. Только где-то глубоко внизу, ошалевший от тишины, штатный моторист по инерции крутит какую-то гайку, да у трапа полупьяный вахтенный матрос лениво и тоскливо тюкает молотком по ржавчине….
Днями старпом и стармех с прорабом завода играют в «кошки-мышки» и «третьего лишнего», пытаясь вручить очередную часть ремонтной ведомости. Но прораб слишком опытный игрок, и у него уже много было и старпомов и стармехов, и потому он всегда третий лишний.
Оставшись наедине, судовое начальство сначала крепится, а затем тюкает по махонькой. Тихо. Ремонтная депрессия. А завод, основное назначение которого ремонтировать суда, неистовствует, производя ажурные оградки для могил, модерные ларьки неизвестного назначения и беседки….
Поздно вечером к борту спасателя подходит с внешнего рейда работяга-плавкран, ткнёт его своей четырёхугольной тушей, и с мостика плавкрана долго слышны отчаянные матюги, адресованные вахтенному матросу спасателя. Наконец, матрос где-то находится, получает свою порцию непечатного и вот уже, вывалив зенки на лоб, тащит трос плавкрана и цепляет его на кнехт. Затем до утра всё стихает, а утром кран опять оживает, словно за вожжи подёргает спасатель и уходит в залив, носом-стрелой обиженно тыкаясь в утренний туман.
С начала апреля спасатель должен был встать в док. Получив такую информацию, боцман тщательно закрепил всё на палубе, которая стала походить на полосу препятствий в учебном отряде. Позже к этим канатам, тросам, верёвкам и рымам все привыкли, а матросы к июлю уже загорали на лопастях пятитонного винта, взгромоздившегося на баке.
Ободрали старую краску и эти ободранные места закрасили красным свинцовым суриком. И пароход стал походить на молодящуюся старуху, стоящую в очереди на приём к молодому гинекологу.
По утрам иногда сдуру взвизгивает машинка Малаховского для обивки ржавчины, а потом опять тихо. В судовом вахтенном журнале изредка появляется одинокая запись: «Один рабочий судоремонтного завода». Иногда можно заметить осмысленное выражение на лице вахтенного штурмана, который на службе лишён возможности выпить. Похоже, что от тоски механики разобрали унитазы, и все детали разбросали по коридорам. Если нет возможности выпить, ввиду отсутствия денег, радисты ходят в консультационный пункт. Там работают курсы английского. За знание английского фирма добавляет 10 процентов зарплаты. Штурмана почему-то ударились в медвежью спячку…. Спирт, предназначенный для заливки в нактоузы навигационных компасов, уже выпит, а до зарплаты срок долог и нуден, как осенний мурманский дождь….
Вечером в кают-компании можно увидеть четырёх персон, с перекошенными лицами рвущих казенную клеёнку костяшками домино. Потом четвёрка, обычно не мурманчане, кипятит двухведёрный чан кипятка, пьёт чай и расползается по «ящикам», как клопы на старом лихтере, при включении света. И только вахтенный матрос у трапа, в гигантской схватке со сном, отчаянно «клюёт» носом железный фальшборт….
Продолжение следует… Записки Деда. Канадская магия и бюро Крессана