Записки Деда. День капитана

Снова Дед ведёт ледокол по волнам своей памяти…. Сегодня на гребне подробности из жизни капитана, которая тоже бывает нелегка. И хуже нет того времени, когда всех изводит вынужденное безделье….

Записки Деда

Стоянка на Диксоне. День капитана

Слюнявый, заплесневелый рыжик упрямо не садился на остриё вилки. Капитан  крепко выругался и проснулся окончательно.

Наш вожак шестой день подряд  пил коньяк, старпом с доктором приканчивали спирт для инъекций. Один хрен, все бугаи здоровые. Спирт для непотопляемости катушки главного навигационного компаса тоже (один хрен, он  показывает  на Диксоне только направление на вино-водочный отдел продуктового магазина). Водолазы же и вовсе такими высокими материями не занимались – жрали всё  подряд.

Капитан мог складывать простые слова в простые предложения. Старпом…, тот отвечал на вопросы только утвердительно и отрицательно и никаких  речей не  произносил. Матросы и водолазы просто мычали. Шёл 12 день стоянки на Диксоне….

Мороз горбил всех подряд, не разбирая, сколько у кого нашивок на кителе, запихивал в шубы и дохи, рисовал на стеклах иллюминаторов обряженных снегурочек из «плейбоя» и через отдел вино-водка беспощадно расправлялся с получками и авансами героев Арктики. 

Капитан приподнялся с холодного и жесткого дивана, пощупал печень, нахально выползшую из подреберья, и брезгливо отодрал от носков раздавленную голову селедки. Знакомой тянущей болью заныл застарелый геморрой, из глубины желудка омерзительно поднялась кислота, и во рту тяжелым куском жесткого наждака повернулся сухой язык. Было такое впечатление, что через все внутренности пропустили километр ржавой колючей проволоки.

В каюте пахло стабильным мужским козлиным потом, сквозь который слегка игриво пробивался запах женского крупа. Стёкла иллюминаторов заиндевели, он подошёл к одному из  них, потёр пальцем лёд и подул, чтобы проделать отверстие. Воздух дошёл до  стекла и, отразившись, обдал капитана таким смрадом, что он покосился на полуоткрытую дверь гальюна.

Руки тряслись, в полумраке конец сигареты описывал  кренделя. «Что  она  там вякала о каком-то Бромберге на последней медицинской комиссии?» – подумал. «Надо бросить пить и курить» – вспомнил он наставление  молоденького врача-психиатра в таком немыслимо коротком халатике, что, казалось, его владелица яростно ненавидела природу  за то, что та не пристроила  ей ягодицы где-то в районе ушей и от белой казенной хламиды нельзя использовать только воротничок. «Нет, волевой я человек  или нет? Не все воры становятся рецидивистами, проститутки бывают хорошими жёнами…. Так ноет в висках, доктору, что ли, позвонить?»

В трубке что-то долго однообразно повизгивало, а затем сонный голос хрюкнул: «Дктр….». Капитан неожиданно заикал, и изложив доктору проблему, долго ждал стука в дверь и, когда уже было, собрался позвонить вторично, как в каюту  без стука вошел здоровенный, обросший рыжей, свалявшейся щетиной, в несвежей  рубашке, детина. «Ну-с, что нас беспокоит?» – тоном столичного старорежимного доктора поинтересовался он. Покосился на недопитую бутылку коньяка, выглядывавшую  из-за кусков обёрточной бумаги, окурков и груды немытой посуды….

Капитан изложил  ещё раз, более подробно. Тип вытащил пачку анальгина, и, положив её на стол рядом с комнатной туфлей, попросил пациента оголить живот, помял его и категорически и решительно сказал обязательное в этих случаях слово по-латыни. Потом рассказал случай из своей практики во время работы в городском вытрезвителе, а во время повествования делал титанические усилия не смотреть на бутылку. Капитан смилостивился, и полстакана молнией мелькнуло  у волосатого рта. А на немой вопрос судового светила капитан категорически сказал: «Баста».

Потом пришёл старпом и тоже что-то рассказывал, и тоже такая же мука выглядывала из его глаз бесштанной откровенностью. Капитан налил и ему. Затем появился боцман и подробнейшим образом рассказал, как тяжело на ледоколе палубной команде красить надстройку в 30-тиградусный мороз и, как краска, разведенная на уайт-спирите, а не на спирте очень плохо ложится на холодный металл….. Пришлось поощрить и руководителя палубной своры.  

Явился старшина водолазов и также подробно начал рассказывать о героических делах  арктических подводников, но капитан сказал, что коньяка больше нет, несмотря на то, что он хорошо знает о тяжелой доле трезвого водолаза в процессе совершения подвига.  Ещё с утра по доносившемуся зловонию из камбуза капитан знал, что на  обед будет бигус — мелко нарезанные кусочки колбасы годовалой давности с  ещё более древней кислой капустой, купленной артельщиком на Диксоне. Капуста смердила так, что весь спасатель пропах ею с клотика до киля.

К обеду, выбрав самую чистую рубашку, капитан оделся, нацепил блямбу с секстантом у  селезёнки и спустился в кают-компанию. Радист с тоскливой физиономией сыпал третьему штурману в компот перец. Поковырялся в макаронах, буркнул «приятного аппетита», поднялся на мостик, по пути матюгнув хлипкого полусонного матроса, прошёлся по палубе. Повалялся в постели, ужинать не пошёл. Близилась  однообразная, тоскливая полу белая ночь. «Как бы принять душ?» – подумал, но лень, такая огромная и беспощадная, уже поглотила его без остатка. 

Поздно  вечером с соседнего теплохода, только что причалившего к стенке, пришёл капитан-однокашник, с которым не виделись пять лет. Буфетчица накрыла стол. «Ну что, старина, по единой, что ли?» Выпили. «Первая пошла плохо» – подумалось….

Продолжение следует: «Записки Деда. Ближе наша флотская культура…»