Записки Деда. Успеть на рейд

И ещё две истории из флотской жизни, которые рассказал Дед.

Один молодой и талантливый хирург, желая пожить спокойно, оказался на ледоколе…. А уж как спокойно ему жилось, узнаете сами.

А опоздать к отходу судна не хочет никто. Особенно, если капитан в качестве наказания за опоздание обещал … гм… написать в борщ…..  

Спокойная жизнь хирурга Порошенко

Я всегда дружил с судовыми докторами. Вероятно потому, что работа у меня сидячая в основном, а в радиорубке, как говорили все мои знакомые «эскулапы»,  самый мягкий на судне диван.

Когда на судне появился Волька Порошенко, я сразу  понял, что исключения не будет. На мой вопрос, почему он поменял ленинградскую  ординатуру  на практику судового врача, Волька ответил, что хочет спокойно пожить год-другой, привести в порядок бумаги для кандидатской диссертации и слегка поправить материальную мощь семьи. Он хирург, а моряки – народ здоровый, в порту проходят специальную медкомиссию, и требования такие, что один-единственный незапломбированный зуб может помешать не только Кубу увидеть, но и соседний причал с моря. 

Вышли мы из Мурманска на Канаду, затем Куба, Англия…. И потом домой, в Ленинград. Северное море проверило на качку Вольку Порошенко. Он постанывал, но героически носил пилюли  в офицерскую  кают-компанию и столовую рядового состава исправно и дисциплинированно.  Посередине Северного  моря матросу Вернову почудилось, что он находится на китайском пароходе. Вязали  его впятером, но здоровенный матрос ухитрился все-таки опустить Вольку на металлическую палубу где-то в районе токарной  мастерской.

Когда он пришёл  ко мне жаловаться, то плохо выговаривал шипящие – двух зубов как не  бывало, правая бровь  была слегка отрихтована, а рука перевязана. Несколько дней он спал у каюты Вернова, накачанного аминазином, со стерилизатором под головой и готовым к употреблению шприцом, так как бунтарь заявил, что весь экипаж подлых китайцев оставит без зубов, но в лазарет не пойдет.

На траверзе Канарских островов Волька снял повязку и выпустил на волю  Вернова, который к тому времени признал советское гражданство.  В тот же день, выкрашивая надстройку на офицерской палубе, боцман решил, почему-то,  упасть с беседки четырёхметровой высоты и сломать ребро.  А через день общий судовой любимец  дворняга Кузька нажрался сладковатой немецкой  замазки. Все мгновенно забыли боцмана и строго предупредили Вольку, что если Кузька  не встанет на все четыре  лапы, то оставшиеся два килограмма замазки доест доктор. А боцман, проголодавшийся и забытый всеми в лазарете, приполз в столовую  чуть ли не на  четвереньках, проклиная докторский  сервис…. 

В Канаде, в Монреале у причала Виктория склады были забиты материалами и экспонатами для выставки ЭКСПО-67. Ровно в полночь в ста метрах от теплохода «Димитрово»  раздался страшный взрыв и все наши россияне в трусах и с брандспойтами наперевес помчались спасать капиталистическое добро. Через 2 часа,как раз к приезду монреальских героических пожарников, с пожаром мы покончили. Одновременно было покончено и со знаменитой шикарной прической  Сани  Коймана, и с частью кожного покрова тёти Али.

Что касается Сани, то все понятно, героизм  требует  хотя  бы маленьких жертв, а стоявшие на причале две  канадки  в супер-миниюбках, просто обязаны были его оценить. А вот тёте Але до зарезу надо было выяснить, что там такое бумкнуло, и тут же любопытство было  удовлетворено догоравшей под потолком деревянной балкой. 

Полмесяца от Вольки неимоверно противно пахло мазью Вишневского, почти  также  пронзительно, как и все что приносилось с камбуза от тёти Али. Учитывая, что  доктор сидел в кают-компании рядом со мной, ещё месяц мне казалось, что всё, даже чеснок, пахнет ихтиолом.  Все равно Волька был оптимистом: «Все же спокойнее чем в ординатуре!» 

От Канады до Кубы  всего  10 дней хода. Погода тихая, спокойная, море, как зеркало – ни рябинки. Трюмы, полные  канадской пшеницы, открыты настежь. В пятом  трюме – соя. Она вязкая, маслянистая, поблескивает слегка желтоватым цветом. Кузька, заигравшись с летучими рыбками, падавшими на палубу серебряными блеснами, сверзился прямо в сою и начал тонуть. Волька, памятуя немецкую замазку, – за ним. Тонут оба. До дна трюма – 12 метров и можно досыта наесться заграничной  агрокультуры.

Боцман, заметив непорядок, бросил доску, встал на неё и тут же перевернулся. Тонут  втроём.  Уже не смешно. Над соей уже видна только Кузькина  голова с вытянутой шеей. С трудом,  верёвками вытащили всех троих. Выплёвывая  сою, Волька всё же сказал: «Все равно это не ординатура». Оптимист! И что должно быть такого в ординатуре, что бы такой оптимизм был оправдан?!

В Матанзасе, на Кубе рыбаки ловят барракуду и утверждают, что это самая вкусная  рыба на свете. А по-моему,  эта тварь божья с самыми острыми на свете  зубами и самым гнусным же на свете характером.

О ее зубах я ничего не знал и, когда утром, выйдя на эстакаду, увидел валяющееся на досках  какое-то рыбьего рода существо, то ничего лучшего придумать не мог, как пошевелить его обутой в кеды правой ногой. Через несколько секунд кеда осталась в зубах у барракуды  правого ногтя большого пальца как не бывало. Волька, увидев мой палец, только  вздохнул. Об ординатуре уже ничего не сказал.

В Нуэвитасе, для погрузки сахара эстакады сделаны из железного дерева, высокие, чтобы  из-за приливов и отливов грузящийся пароход не сел на мель, и далеко уходящие в море столбы, поддерживающие этот мост  одним концом, уходят глубоко вниз и обрастают  острейшими ракушками. Наша симпатичная буфетчица Аллочка  Вемер проломила доску в эстакаде и спиной, и прочими женскими выступающими частями съехала вниз вдоль такого столба до самого Карибского моря.

Волька молчал. А Алла, вся измазанная всеми имеющимися у него мазями, орала на всю  Латинскую Америку всеми голосовыми диапазонами – от Гмыри до Имы Сумак. 

После Кубы нас переадресовали прямо в Союз. Через сутки после Бермудских островов, индийский пароход «Шахджаван Джаванти» заблажил на всю Атлантику: «На борту тяжело больной». И, конечно же, в этом районе оказался только один хирург!

Спустили  шлюпку, пошли навстречу. Если бы не шторм, то было бы, как в ординатуре, хотя бы, но шторм был. Шесть матросов, я как переводчик, Волька – врач. И благословение – матюг капитана. Кидало нас неимоверно, и в темноте Волька потерял свой  саквояж. Матросы, помогавшие найти ему имущество, обнаружили ночевавшего в шлюпке Кузьку, сбили темп гребли и нас едва  не перевернуло.

Когда подошли к борту индийца, нас так садануло о железо, что Волька вторично потерял портфель. Люди, как нам показалось, темнее ночи, подхватывали нас, мокрых и перепуганных, и буквально вбрасывали в пароход, как щенят.

Сын третьего механика, восьмилетний мальчишка, был в беспамятстве. Огромный, в полголовы абсцесс, раздул шею до фантастически-невероятных размеров. После осмотра Волькина физиономия поменялась в цвете несколько раз, но  он решительно взялся за скальпель: «Будем резать, хотя абсцесс еще не созрел». Стало еще страшнее. Брызнул гной, потянуло неприятным запахом, я начал забывать даже простые английские слова.  Опомнились мы с Волькой только в коридоре, когда чёрные, улыбающиеся люди совали нам в руки американское, как нам показалось, абсолютно безвкусное пиво.

Обессиленные, мокрые от страха за чужую маленькую жизнь, сидели мы в коридоре чужого парохода, посредине Атлантики и ждали. Вольку вырвало. Я разбил две большие ампулы амитриптиллина и влил его в глотку Вольки. Зачем, до сих пор не понимаю.

Море затихло, но зато разбушевался наш капитан Панцелевич: от нас, оказывается, уже 4 часа не было ни слуха, ни духа. А социалистическое хозяйство – оно плановое и четырёхчасовая задержка 10000 тонн сахара-сырца где-то могла что-то нарушить.  Утром нас подняли на свой пароход и после завтрака мы сидели с Волькой на баке и молчали. Я полагаю, что он думал об ординатуре….

Успеть на рейд

К причалу в Тикси мы подошли всего на 4 часа после изматывающих трёхмесячных проводок  торгашей в море Лаптевых. Лёд был тяжёлый. Потеряли один винт, кончилась вода, и уже приканчивали  продукты. Как Мессии ждали подхода рейдового катера. В результате чего на  малюсенькую посудину взгромоздились все одновременно, и катер  едва не черпал воду бортами. А матросы не висели разве что на ушах капитана буксирчика. 

Мы с Колей Рябинниковым увязались провожать в аэропорт Володьку Пеменихина, который  уезжал на свадьбу к брату. От Тикси до аэропорта Тикси-2 всего15 километров. Туда добрались нормально, а вот – назад хоть убей! – нет машины. Двинули пешком,  так как наш суровый капитан Абызов, прослуживший 19 лет в Арктике, пояснил, что написает в первое каждому, кто опоздает к отходу ледокола к месту дежурства  и, похоже, было, что перспектива хлебать капитанскую мочу стала почти  реальностью.

Дорога шла террасой-уступом между горушек. Он был усыпан острыми камнями.  И когда, проклиная всё на свете, мы решили уже не спешить, из-за поворота выскочил ГАЗик  кинопроката. Мы с Колькой просто встали посредине дороги. Машина затормозила как-то подозрительно близко около наших, уже начавших перекашиваться от испуга,  морд и нас обложили непечатным. А через некоторое время мы уже  сидели в «газике», наполненном банками и пьяными людьми.

Шофёр  был пьянее  всех и, кажется, отбери у него руль, и он замертво упадет на  дно машины. Сидящий рядом с ним майор-пограничник ругал евреев и непрерывно советовал  водителю не так резко срезать углы дороги на поворотах. ГАЗик несся на предельной скорости, то зависая над пропастями, то, едва не задевая  отвесные скалы. Занесло его перед самым Тикси. Банки загремели назад, машина  медленно, как бы нехотя, начала валиться в 150-метровую пропасть…. 

Первым очнулся  Рябинников, заорав  страшным голосом: «Все вперёд!» Мы так дружно выполнили  команду, что придавленный нами шофёр освободил кишечник на рабочем месте.  Через десяток секунд мы уже тянули за бампер маленький газик на дорогу.

Добрались до порта за 30 минут до отхода катера на рейд. Ещё  издали увидели, что на крыше рулевой рубки катера наш второй штурман Вовка Склёваный отплясывает  барыню, а девчонка-оператор двадцатью громкоговорителями порта жалобно упрашивает: «Товарищ, по всей вероятности, с «Капитана Белоусова», слезьте, пожалуйста, с рулевой рубки»….

Поскольку трезвыми оказались на катере  только мы с  Рябинниковым, то старпом послал нас собирать по посёлку остальных членов героического ледокола. И в результате поисков выяснилось, что  пивнух оказалось в Тикси чуть ли не одна на десяток жителей. Сгинули куда-то три курсанта Ленинградского Арктического училища.

Ждать больше не могли и отвалили  от стенки. Издали было видно, как  два курсанта по длинному трапу тащат за ноги третьего. Голова у того колотится о перекладины трапа, форменная фланелевка  задралась до шеи…. Компанию им составляла портовая злая и ободранная шавка, которая время от времени набрасывалась на курсантов….

Катер шёл к ледоколу….   

Продолжение следует…. «Записки Деда. Ремонт»