Записки Деда. Гуляй, «ленинградцы»!

Моряки с судна «Ленинград» получили зарплату и поехали гулять. А что было дальше… Читайте новые Записки Деда.

Гуляй, «ленинградцы»!

«Ленинград» отшвартовался в порту к обеду, прошёл таможенный досмотр. И к вечеру, получив зарплату, орава матросов и мотористов ринулась на танцы в междурейсовый дом моряка. Все в приличных – под дуб – костюмах, при модных бабочках, в узконосых штиблетах и со зверским желанием нажраться по-русски — до икоты, до рвоты, до поросячьего визга.

В 58 году в Измаиле моряки после ресторана всей оравой на такси «ЗИМах» (обязательно!) закатывались в вытрезвитель (100 рублей с носа) и дотла спаивали сотрудников этого приличного заведения, а затем, приняв душ, укладывались на ночёвку. И Записки Деда об этом уже упоминали.

Такси ЗИМ. Фото: Борис

Самая модная и заказываемая песенка «Три поросёнка» всегда должна была звучать при появлении «ленинградцев». Кто-то из сержантов дописал на магнитофонную ленту ещё и визг настоящего поросёнка. Купив билеты на танцы, двинулись в «Голубой Дунай». Сдвинули два стола, устроили стенку из двадцати буханок черного хлеба (дурость лезла из нас со страшной силой), и, конечно, тринадцать бутылок шампанского. Спустя непродолжительное время отрыгивалось углекислотой, дунайской селедкой и антрекотами. Галстуки – в карманы, деньги – под тарелку. Официанты дурили нас редко – было опасно. «ЗИМ» – такси ко входу в ресторан. Идти всего три квартала, но как не покуражиться? Да и записки Деда будет, чем украсить. По пути к выходу натолкнулись на трёх нападающих «Дунайца». Увернуться им не удалось…. Три дня назад они наказали харьковский «Авангард», и потому напоить их до икоты было делом чести.

В танцевальный зал вошли все тринадцать сразу, как у Блока: впереди Фёдор Иванович – боцман, украинский Иисус Христос с чугунным литьём вместо кулаков. Танцевать из них могут только Квистунов, Гена Пыжиков и Толик Сопрышко. Тишняков, к примеру, танцевать не может, но зато сделать из самой спокойной семейной обстановки такой винегрет, что чертям тошно становится – раз плюнуть, и потому приходит из города то с разбитой челюстью, то с разбухшим носом, то хромающим на обе ноги сразу. Пещеряков тоже танцевать не может, но он не может и терпеть, когда бьют Тишнякова. Я – всегда миротворец.

Остальные матросы и мотористы, если драка – дерутся, если нет драки – ищут повод для её инициации, если не хочется вспучивать обстановку – таскают девиц в буфет и там накачивают их спиртным до бульканья у гланд, а затем с любопытством наблюдают за их «выступлениями». Девицы посредственного качества, но с «шикарными» замашками принцесс порта, куда заходят суда из-за кордона.

В зале – полумрак. Блики по залу…. Одиноко крутится под потолком один шарик, облепленный зеркальным боем, да горят полу затемнённые лампы над пюпитрами «лабухов». Впрочем, в ноты маэстро смотрят довольно редко – репертуар давно обкатан и выверен. Пахнет перегаром, духами, пудрой и чёрт знает ещё чем. В зале – немцы, югославы, австрийцы, чехи, мадьяры – в общем нации всех придунайских народов. Верный признак, если в зале нет румын, то драка будет обязательно, и потому объявлена готовность раз. Когда огромный рыжий немец взял за грудки маленького югослава и начал вытряхивать его из костюма цвета вечернего асфальта…. Я не мог не приступить к мирным переговорам.

Едва я начал: «Камарад….», – как обросшая рыжими волосами  лапища, слепленная в кулак, точно послала меня в угол зала, за три метра  от места начавшихся было переговоров, на трёхногий модный стульчик. Модерн не выдержал, и его ножки разъехались, как у новорожденного телёнка на льду. Я треснулся затылком о стену и отключился. Федор Иванович стерпеть такого позора не смог и, взяв немца в охапку, не обижая, нежно опустил его со второго этажа в лестничный пролёт. Немцы – рогом в «ленинградцев», мадьяры ринулись помогать немцам, югославская «Герцеговина» – рогом в мадьяров, чехи помогали то тем, то другим. Кто-то с «Данау» начал баловаться ножом, и потому за «нечестность» немца выбросили из окна в бассейн фонтана, но слегка промахнулись, и тот приземлился на железобетонный бордюр. Квистунова облагородили по голове бутылкой из-под шампанского. Тишняков обиделся и, отобрав у Феди под сурдинку, а он наш любимый флейтист и саксофонист, флейту, начал скармливать её оппоненту Квистунова. Музыканты, в свою очередь, взвились и полезли драться на стороне немцев. Бедный Федя! Таскать на порогах Дуная стальные 40-миллиметровые тросы – это тебе не дудеть на танцах! И не Записки Деда читать…

Федор Иванович с трудом отобрал у Тишнякова сильно поношенного и заскучавшего Федю. Милицию вызывали редко. Разборки проходили молниеносно, и так же мгновенно пустел танцзал. Одни не желали иметь неприятности с полицией другой страны, другие, то есть мы, опасались захлопывания визы за кордон.

Я очнулся на пожарной лестнице в объятиях Пещерякова, который аккуратно стаскивал меня вниз. На пароход явились в полночь, предварительно выяснив потери и перспективы. Четыре немца и два югослава были в госпитале, сваливавшись в порту с трапа. Так нам объяснил по телефону дежурный врач в приёмном покое. Утром производили инвентаризацию. Голова Пещерякова была слегка ассиметрична, Фёдора Ивановича – имела по центру возвышенность, у меня – откидывалась назад от солидного довеска на затылке. Остальные – кто щупал зуб, кто бинтовал разбитые костяшки кулаков, кто баловался бадягой. Погуляли….